В его голосе была печаль. Хотя Лампсон и держал себя в руках, я вдруг вспомнил сцену, устроенную Эллисом в морге. Ни доктор, ни офицер-авгор не убивали Нельсона, но оба чувствовали себя виновными в его смерти. Я сказал:

— Вы не единственный человек, считающий себя ответственным за гибель Нельсона Бэгли. Сегодня утром в морге Пасифик-Пойнта я разговаривал с человеком, убежденным, что это он погубил его. Он служил на авианосце «Ханаан» во время войны и уверен, что совершил ошибку, приведшую к пожару на корабле. Эллис был в плохом состоянии, практически бредил. Он думал или делал вид, что думал, что тело Нельсона проплавало в океане двадцать пять лет и приплыло к нам с Окинавы.

— В каком-то смысле так оно и было, — сказал Лампсон. — Последние двадцать пять лет Бэгли в общем-то и не жил. Как звали офицера — Эллис?

— Да.

— Эллис не объяснил, почему возник пожар?

— Он сказал, что допустил ошибку, в цистернах повысилось давление и образовалась утечка горючего.

— Правда?

— Я не лгу. И Эллис тоже, по-моему, не выдумывал.

— Да, он говорил правду.

— Вы говорили с Эллисом, доктор?

— Я говорил с Нельсоном. — Рот Лампсона исказила загадочная улыбка. — Теперь это уже неважно — дело прошлое, но к нему постепенно стала возвращаться память. Как раз на прошлой неделе он рассказал мне про пожар на корабле. Это последнее, что запомнилось ему на «Ханаане» — и вообще в его жизни.

— Что вернуло ему память?

— Я бы хотел приписать это своему профессиональному искусству, — сказал он, ущипнул себя за нос, словно в наказание за гордыню, и посмотрел на меня внимательными черными глазами. — Но на самом деле это не так. Я даже не профессиональный психиатр. Надо признать, что Нельсон получал от визитов Глории куда больше, чем от моего лечения. Теперь вы можете понять, почему я поощрял эти визиты. Мне казалось, что совместными усилиями мы возвращаем его к жизни. Я чувствовал, как забытое прошлое всплывает на поверхность его сознания. Даже его бедное тело стало понемногу крепнуть. Но я и не подозревал, что всего-навсего готовлю его к смерти.

Его голос был резок, в нем звучала та злость, которую люди помоложе обычно направляют на самих себя. Он прикрыл глаза, и лицо его вдруг сделалось совершенно беззащитным.

— Нельсон Бэгли много значил для вас, доктор?

— Он был моим Лазарем, — сказал он с грустной иронией. — Мне казалось, я могу воскресить его из мертвых. Лучше бы я оставил его как есть.

— Почему?

Он наклонился ко мне, и под тяжестью его тела пластмассовый стул жалобно пискнул.

— Я думаю — по крайней мере это не так уж невероятно, — что Нельсон умер именно потому, что к нему стала возвращаться память. В наш последний разговор я обнаружил весьма взрывоопасный материал...

— То есть?

— Часть его была связана с гибелью женщины. Он говорил так, словно это была его жена. Но я проверил анкету, и нигде не было сведений, что Нельсон был женат.

— Что случилось с женщиной?

— Она, судя по всему, была убита — довольно давно. Может быть, в тот год, когда случился пожар на «Ханаане» и Бэгли оказался за бортом. Гибель женщины и поврежденная цистерна всплыли в тот наш разговор.

— На прошлой неделе?

— Да.

— Как погибла женщина?

— Ее застрелили. Это вполне мог сделать и Нельсон, хотя он этого не говорил.

— Думаете, Нельсона убили именно потому, что он вспомнил о гибели женщины?

Словно почувствовав себя уязвимым, Лампсон поднес ко рту кулак и стал говорить сквозь него:

— Я не утверждаю этого. Хотя это не исключено. Не так уж много существует мотивов убивать маленького беспомощного старичка. Насколько мне известно, у него не было ни денег, ни вещей. — Лампсон опустил кулак.

— Вы сказали, он мог сам застрелить ее. И это могло привести к его собственной гибели. Вы не пытались выяснить, кто эта женщина?

— Нет, я хотел, но, признаться, руки не дошли.

— Как ее звали?

— Нельсон называл ее, кажется, Элли...

— Почему вы решили, что он застрелил ее?

— Он винил себя...

— Что именно он говорил?

Лампсон долго думал, прежде чем ответить:

— Я не помню его точных слов, а они как раз важны. Я, признаться, вообще не мог понять, говорил ли он о том, что застрелил женщину, или занимался с ней любовью, или о том и другом сразу. — Он взглянул на меня с какой-то злостью. — Я вообще не должен был вам этого рассказывать.

— Я рад, что вы все же это сделали.

— А что толку? Женщины нет в живых — и Нельсона тоже.

— Надо узнать, кто его убил, — сказал я, — и почему. Иначе и смерть, и жизнь его лишены смысла.

Лампсон быстро кивнул:

— Вы правы. Это важно — отыскать смысл. Это и попытался сделать Нельсон. Он жил как растение двадцать пять лет. Но в конце он стал отчаянно искать путь в жизнь, находить в ней смысл. А я старался ему помочь.

Раковина, в которой был спрятан Лампсон-человек, приоткрылась, и мне понравилось, что я там увидел. Я спросил:

— Что вас так заинтересовало в Нельсоне?

— Он был безнадежен — и телом, и душой. Я потратил на него времени куда больше, чем полагалось. Боюсь, тем самым я обкрадывал других своих больных.

— Почему он вас так привлекал?

— Сам не знаю. Хотя нет. Нельсон немного напоминал мне отца. — Зрачки Лампсона сузились так, словно он заглянул в темную шахту. — Мой отец погиб на Гвадалканале, когда я был еще совсем маленьким.

— Потому-то вы и здесь?

— В больнице? Может быть, это одна из причин. Но вы пришли сюда не для того, чтобы разбираться со мной? Или я ошибаюсь? — Он снова занервничал, и створки раковины захлопнулись.

— Мне необходима ваша помощь, доктор. Я пытаюсь найти женщину, которую похитили вчера вечером. Сегодня Гарольд Шерри получил за нее выкуп в сто тысяч долларов и ранил ее отца. Путь к нему и к пропавшей женщине лежит через вашу больницу.

Лампсон окинул взглядом вестибюль, словно пытаясь обнаружить похищенную женщину или по крайней мере какие-то ее следы. Вестибюль уже почти опустел. Посетители разошлись, а больные исчезали в дверях, словно призраки после крика петуха.

— Как имя женщины?

— Лорел Рассо.

Лампсон вдруг схватил меня за руку:

— Рассо?

— Да.

Он сжал мне запястье еще сильнее.

— Это была фамилия погибшей женщины.

— Той, о которой говорил Нельсон?

— Да. Ее звали Элли Рассо.

Мы сидели друг напротив друга, словно зеркальные отражения. Я покрутил рукой, словно напоминая, что она в его тисках. Он отпустил меня, словно вдруг обжегся.

— Вы не записывали ваши разговоры с Нельсоном, доктор?

— Делал кое-какие заметки.

— Можно на них взглянуть?

— Они носят частный характер.

— Я понимаю. Я не собираюсь их уносить. Мне бы только взглянуть.

Он колебался. Я сказал:

— Помните: пропала женщина. Она, вероятно, в руках опасного человека. Это важнее, чем соблюдение интимных секретов мертвеца.

Лампсон быстро кивнул головой и сказал:

— Пойдемте в мой кабинет.

Я пошел за ним по коридору. Больничная атмосфера делалась все удушливей. Видавший виды металлический стол в кабинете Лампсона был завален бумагами. Порывшись, он извлек из груды желтый листок, на котором он написал карандашом:

Ее звали Элли Рассо. Я хотел на ней жениться, но она настроилась против меня. Я стал за ней следить. Однажды я подсматривал через ставни, как они этим занимались, и не выдержал. Я совершил ужасный поступок. Я просил Всевышнего простить меня, но он не простил. Он повредил танк, и корабль загорелся, и с тех пор я живу в аду.

Некоторое время мы с Лампсоном помолчали. Маленький кабинет был густо населен призраками прошлого.

— Что, по-вашему, он с ней сделал? — спросил я.

— Он чувствует себя виновным в ее смерти. Но возможно, он не совершал того, за что себя винит. Иногда люди типа Нельсона чувствуют себя совершившими преступление только потому, что понесли суровое наказание.